Родина похожа на матрёшку: с виду большая, а сунешься глубже, совсем маленькая — не больше старого ларька, под который мочился в три года.
Если такой ларёк снесут, сразу подумаешь — пропала Родина.
Память детства — главный патриотический архив. Здесь каждая мелочь больше государственных границ. И любое несовпадение с реальностью больно смущает душу, потому что облик Родины с переменами несовместим. Нам хочется удержать всё, что запомнилось в ранние годы: речку, печку и бакалейную лавку. Главное — не видеть изменений. Если всё разрушается — нам плохо; если обновляется — ещё хуже.
Один француз посетил родной городок. Дома не был сорок лет, а перемен не обнаружил. От нахлынувших чувств он едва не задохнулся. Его Родина была на месте. Такое встречается редко. Где-то в жирном захолустье, где рай для туристов и раздолье для беглых фашистов.
В своём отношении к Родине люди похожи на котов. Они тоже привязаны к месту жительства. Стратегия выживания влечёт нас в изначальную зону комфорта и безопасности, туда, где бабушка на кухне и лошадь на родном дворе. В самых роскошных, уютных краях нам снятся любимые помойки, как в старом анекдоте о родине глистов.
Патриотизм — чувство радикальное. Воспалённые глаза патриотов искрятся предчувствием тотальной мобилизации. Эту публику страшно пускать в дом. Любой разговор заканчивается обвинением в измене и поиском всемирных заговорщиков. Но с ними хочется играть в солидарность, даже если знаешь, что Родину спасти невозможно.
На свете бывает много разного, только спасённой Родины не встретишь. Патриоты применяли всё: консервацию, реставрацию, реконструкцию, агрессию, репрессию, суицид и даже богоубийство. Когда Понтий Пилат предложил отпустить Иисуса Хрис та вместо патриота-террориста, народ выбрал патриота. И всё равно не помогло. Бог умер и воскрес, а Родина пропала.
Впрочем, пока мы живы, Родина всё-таки есть. На военных плакатах это женщина в зрелом возрасте. Она зовёт и требует жертвы, не объясняя во имя чего. В былые времена солдаты умирали “За веру, царя и Отечество!” Духовное стояло впереди, коллективный интерес был представлен царём, а Родина занимала последнее место. Позже решили умирать только за Родину, иногда прибавляя имена вождей. А нации сексуальных меньшинств пошли ещё дальше: они отказались даже от Родины, изъявляя готовность умирать за “Свободу, равенство и братство”.
В наше время, когда повсюду рынок, Родина стала обычным товаром, который можно выгодно продать. Желающих торговать Родиной так много, что приходится устраивать целые конкурсы на получение специального мандата. Счастливые победители заседают в престижной палате и ведут активные торги. А все, кому не досталось право продавать Родину, вынуждены прозябать в рядах патриотически настроенных граждан. Слова “плебей” и “патриот” теперь синонимы.
“Безродные космополиты”, которых раньше искала милиция, думают, что Родины вовсе не существует. Дескать, не было у нас “старой отцовской будёновки”, “заветной скамьи у ворот” и “песни, что пела нам мать”. Они полагают — это всё выдумки работников таможни.
Допустим, так оно и есть, но тогда не понятно, от чего нам хочется продать “хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе”. Откуда могут взяться предатели, если Родины нет?
Калитка, у которой мы сделали первое любовное признание, и подворотня, где впервые получили по рёбрам, имеют для нас ценность, за которую мы способны умереть. Это прямое противоречие инстинкту самосохранения. Ведь животные тоже имеют родные места, привязанности, душу, память, разум, слёзы и родственные связи, но совести у них нет. Они не стесняются чем-то вонючим метить территорию своего выживания. А за нашими пограничными столбами выживать не принято. Потому что Родина человека — это не звериное логово, а духовная колыбель Богоподобной личности.
Когда “свинорылые” враги и смена погоды разрушают всё, что нам было дорого, мы понимаем — свою Родину по наследству нельзя передать. Старики ворчат и сокрушаются, а дети воспринимают наши руины как нравственную основу личного бытия. В этой нравственной разнице и заключается уникальность собственной Родины.
У каждого патриота своя радость, а всякому предателю своё огорчение.
Когда черви ползают в тарелке, китайцам весело. А нам весело, когда американцам плохо.
Совсем недавно наших патриотов мучили злодеи, теперь мы имеем Родину, где патриоты мучают своих.
Всё, что происходит между нами и Родиной, напоминает поучительную сказку о злостном эмигранте Колобке. Сдобный кругленький предатель напевал каждому встречному, что способен прожить без бабушки и дедушки. В результате горделивая жизнь Колобка длилась недолго, но, останься он дома, она была бы ещё короче...
vodichka.com.ua
Если такой ларёк снесут, сразу подумаешь — пропала Родина.
Память детства — главный патриотический архив. Здесь каждая мелочь больше государственных границ. И любое несовпадение с реальностью больно смущает душу, потому что облик Родины с переменами несовместим. Нам хочется удержать всё, что запомнилось в ранние годы: речку, печку и бакалейную лавку. Главное — не видеть изменений. Если всё разрушается — нам плохо; если обновляется — ещё хуже.
Один француз посетил родной городок. Дома не был сорок лет, а перемен не обнаружил. От нахлынувших чувств он едва не задохнулся. Его Родина была на месте. Такое встречается редко. Где-то в жирном захолустье, где рай для туристов и раздолье для беглых фашистов.
В своём отношении к Родине люди похожи на котов. Они тоже привязаны к месту жительства. Стратегия выживания влечёт нас в изначальную зону комфорта и безопасности, туда, где бабушка на кухне и лошадь на родном дворе. В самых роскошных, уютных краях нам снятся любимые помойки, как в старом анекдоте о родине глистов.
Патриотизм — чувство радикальное. Воспалённые глаза патриотов искрятся предчувствием тотальной мобилизации. Эту публику страшно пускать в дом. Любой разговор заканчивается обвинением в измене и поиском всемирных заговорщиков. Но с ними хочется играть в солидарность, даже если знаешь, что Родину спасти невозможно.
На свете бывает много разного, только спасённой Родины не встретишь. Патриоты применяли всё: консервацию, реставрацию, реконструкцию, агрессию, репрессию, суицид и даже богоубийство. Когда Понтий Пилат предложил отпустить Иисуса Хрис та вместо патриота-террориста, народ выбрал патриота. И всё равно не помогло. Бог умер и воскрес, а Родина пропала.
Впрочем, пока мы живы, Родина всё-таки есть. На военных плакатах это женщина в зрелом возрасте. Она зовёт и требует жертвы, не объясняя во имя чего. В былые времена солдаты умирали “За веру, царя и Отечество!” Духовное стояло впереди, коллективный интерес был представлен царём, а Родина занимала последнее место. Позже решили умирать только за Родину, иногда прибавляя имена вождей. А нации сексуальных меньшинств пошли ещё дальше: они отказались даже от Родины, изъявляя готовность умирать за “Свободу, равенство и братство”.
В наше время, когда повсюду рынок, Родина стала обычным товаром, который можно выгодно продать. Желающих торговать Родиной так много, что приходится устраивать целые конкурсы на получение специального мандата. Счастливые победители заседают в престижной палате и ведут активные торги. А все, кому не досталось право продавать Родину, вынуждены прозябать в рядах патриотически настроенных граждан. Слова “плебей” и “патриот” теперь синонимы.
“Безродные космополиты”, которых раньше искала милиция, думают, что Родины вовсе не существует. Дескать, не было у нас “старой отцовской будёновки”, “заветной скамьи у ворот” и “песни, что пела нам мать”. Они полагают — это всё выдумки работников таможни.
Допустим, так оно и есть, но тогда не понятно, от чего нам хочется продать “хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе”. Откуда могут взяться предатели, если Родины нет?
Калитка, у которой мы сделали первое любовное признание, и подворотня, где впервые получили по рёбрам, имеют для нас ценность, за которую мы способны умереть. Это прямое противоречие инстинкту самосохранения. Ведь животные тоже имеют родные места, привязанности, душу, память, разум, слёзы и родственные связи, но совести у них нет. Они не стесняются чем-то вонючим метить территорию своего выживания. А за нашими пограничными столбами выживать не принято. Потому что Родина человека — это не звериное логово, а духовная колыбель Богоподобной личности.
Когда “свинорылые” враги и смена погоды разрушают всё, что нам было дорого, мы понимаем — свою Родину по наследству нельзя передать. Старики ворчат и сокрушаются, а дети воспринимают наши руины как нравственную основу личного бытия. В этой нравственной разнице и заключается уникальность собственной Родины.
У каждого патриота своя радость, а всякому предателю своё огорчение.
Когда черви ползают в тарелке, китайцам весело. А нам весело, когда американцам плохо.
Совсем недавно наших патриотов мучили злодеи, теперь мы имеем Родину, где патриоты мучают своих.
Всё, что происходит между нами и Родиной, напоминает поучительную сказку о злостном эмигранте Колобке. Сдобный кругленький предатель напевал каждому встречному, что способен прожить без бабушки и дедушки. В результате горделивая жизнь Колобка длилась недолго, но, останься он дома, она была бы ещё короче...
vodichka.com.ua