Разное сегодня можно прочитать о войне. А тем более — в Интернете, где никто не отвечает за свои слова. Критикуют армию-победительницу те, кто пытается умалить значение эпохи. То пишут, что слишком большой кровью и потерями далась победа (будто это способно уменьшить подвиг народа), то в красках живописуют, как якобы вели себя наши войска в занятых немецких городах. Да только — где правда, а где ложь? Разговоры с живыми свидетелями эпохи, с участниками победоносных боев за нашу великую Победу, расставляют все на свои места. И нашу гордость за победителей, и наше восхищение ими. Их воспоминания сегодня — свидетельство эпохи.
За 200 немецких марок
Военная судьба ветерана Великой Отечественной, ныне черкасщанина Аркадия Никитича Меренкова, изначально была богата на «приключения».
Во время немецкой оккупации в своем родном городе Свердловске, что на Луганщине, юный Аркадий едва не погиб, так же как комсомольцы-краснодонцы. Прямо на улице его схватил полицай по фамилии Павлюченко — он знал отца мальчика, который до войны был завшахтой. Павлюченко был тогда его подчиненным — начальником участка. Теперь он узнал подростка, привел в управление, бил по лицу: «Что, в отца пошел, комсомолец?» Паренек додумался соврать: «Нет, меня из комсомола исключили, потому что курил и матерился». Сегодня Аркадий Никитич вспоминает: «Если б сказал, что комсомолец, — сразу бы расстреляли. А так тянули время. Повели под конвоем через весь город в жандармерию к немцам. А там — опять “знакомый”!»
Переводчиком у немца, который допрашивал паренька в жандармерии, служил «русский немец», до войны живший в Свердловске, учившийся в одном классе с сестрой Аркадия (Катя была на 2 года старше). Пока брата вели в жандармерию, Катя бежала за ним по улицам, а когда немец скомандовал вывести парня в подвал, бросилась к бывшему однокласснику. Тот посоветовал: «Немедленно достань где-нибудь 200 немецких марок, пока брата не отвели в подвал…» В тресте «Свердловскуголь» сестре удалось найти знакомого, который дал ей 200 марок для выкупа Аркадия. «Яковлев» — Аркадий Никитич до сих пор помнит фамилию этого человека.
Деньги сотворили чудо: немец взял их у переводчика, а мальчишку отпустил с сестрой домой. Фактически Катя спасла брату жизнь. «В подвал тогда отводили таких юных, 16-летних, как я, — говорит Аркадий Никитич. — Немцы понимали, что если придет Красная армия, мы — потенциальные солдаты. Тем более совсем рядом, в Краснодоне, действовала подпольная организация. Ночью к подвалу подъезжала крытая машина, ребят вывозили, расстреливали около вентиляционных шахт и сбрасывали в шурфы. Там же были расстреляны все молодгвардейцы. Я учился с некоторыми из них — сестрами Павленко, Николаем Рубаном. Позже Фадеев все это описал…»
Словно оправдывая опасения фашистов, юный Аркадий в шестнадцать с половиной ушел на фронт. Был связистом (обеспечивал правительственную связь), рядовым солдатом и комсоргом батальона. Освобождал Польшу, с победой вступил в Берлин, встретился с союзниками на Эльбе. Мальчишка из Луганского городка — победитель фашизма...
И на рейхстаге написал…
«К 16 апреля 1945 года, когда я оказался на подступах к Берлину, провоевал уже 800 дней, — рассказывает Аркадий Никитич. — За все это время не приходилось слышать такого страшного гула, который мы устроили во время операции на Одере. После орудий были включены сотни мощнейших прожекторов ПВО. Когда эти прожектора ударили в сторону немцев, ни один пулемет, ни одно орудие с их стороны не выстрелило по нашим переправляющимся войскам. Немцы были ослеплены и морально убиты. И только когда мы уже начали продвигаться вглубь, от переправы — до Берлина (нам оставалось 64 км), только после этого немецкие войска стали оказывать сопротивление. И представьте себе: наш родной город, Черкассы, — сопротивлялся немцам 17 дней. А огромный Берлин, территория которого с севера на юг составляла 36 км, а с востока на запад 45 км, — этот Берлин смог оказывать сопротивление нашим войскам 15 дней…»
Известно, что за 16 дней наступления на Берлин Красная армия разгромила около сотни вражеских дивизий, которые не сдавались в плен, а пытались отчаянно сопротивляться.
Историки сообщают о тяжелых потерях советских войск, пытавшихся пробить оборону на подступах к Берлину. Среднесуточные потери (15712 человек) были выше, чем во время Сталинградской или Курской битв.
— Мы давали связь к Рейхстагу: от Фридрихштрассе к Дому Гиммлера, — рассказывает Аркадий Никитич. — А Дом Гиммлера был напротив Рейхстага, и там располагался НП (наблюдательный пункт – автор) Третьей ударной армии. Командующему генерал-полковнику Кузнецову мы и обеспечивали правительственную связь со Ставкой верховного главнокомандования. 21 апреля командующий армией доложил непосредственно Сталину: «Третья ударная армия вышла на окраину Берлина!» Сталин поздравил по телефону, я дежурил тогда на станции ВЧ…
— Сегодня трудно представить, как можно было обеспечить хорошую связь в то время. На такое расстояние, да еще и в условиях войны!
— Хорошо было слышно! Как будто собеседник в соседней комнате находится. Дело в том, что связь высокой частоты была, кроме всего, закрыта специальной аппаратурой — называлась она «синичка». Звуки искажались: прослушать ее со стороны нельзя было никак, даже подсоединившись к проводам. Все слова для стороннего слушателя перековеркивались. А прокладывали мы эту связь совместно с армейскими связистами — кто первый увидит повреждения, тот и начинает восстанавливать — столбы, провода… До Фридрихштрассе они шли вдоль железных дорог, через Польшу проложили их наши войска. Мой 260-й батальон, в котором я был комсоргом, войну окончил с таким наименованием: «260-й ордена Красной Звезды отдельный батальон войск правительственной связи 11-й отдельной Варшавской Краснознаменной и ордена Александра Невского бригады правительственной связи».
Утром 1 мая было объявлено, что Рейхстаг взят, и Знамя Победы водружено над ним. Спустя шесть дней Германия капитулирует. А 2 мая советские солдаты салютовали в честь Победы: все патроны, имеющиеся в наличии, выстрелили вверх: война окончена. Обнимались, целовали друг друга. «Я расписался на рейхстаге, — вспоминает Аркадий Никитич. — Написал на колонне, внутри здания: «Я из Донбасса. Аркадий Меренков». Надписей тогда было очень много, каждый хотел оставить пару слов — подсаживали друг друга, потому что внизу уже все было заполнено словами. А буквы мы чертили выгоревшими головешками, угольками, которые находили тут же — во время боев в рейхстаге внутри все сгорело...»
Дружба дружбой, а табачок — врозь
Еще раз Победу Аркадий Никитич отмечал 12-13 мая на Эльбе, где в районе Тангермюнде наши войска встретились с англичанами. Союзники обнялись, британцы вручили каждому советскому солдату заготовленные подарки: сигареты и шоколад. А наши в ответ угощали их спиртом. Однако английские подарки и угощения были только в первый день встречи. На второй — табачок врозь. Что немало изумляло наших.
— У нас, у русских, как принято? Если ты хочешь закурить, открываешь пачку: «Хлопцы, кто хочет?» И сразу все подходят и берут. А у англичан не так. Если он хочет закурить, он достает 50 пфеннигов и платит тебе за сигарету. И мы другой раз едем в машине в Берлин, я угощаю англичанина, а он мне деньги сует. Я говорю: зачем, с какой стати? Никогда не брал у них…
— А они брали?
— Обычно, да. Но они особо и не угощали: достал, закурил сам, и все — закрывает портсигар. Немцы тоже такие же, гражданские. Едем мы в поезде, так весь вагон сбегается на самую обычную махорку: «Машорка, машорка!» Бегут, потому что знают — русские обязательно угостят. А друг другу, между собой — платят…
— А какие же отношения у наших солдат были с гражданским населением?
— Очень хорошие. Причем даже в первые дни. Вот мы в Берлин вступили, солдатам надо есть. Следом за нами идут батальонные кухни, громадные полковые. Поменьше — ротные. Готовят пищу, а немцы уже со своими мисками приходят, становятся в очереди к поварам, знают, что они им обязательно положат в посудину кашу, дадут хлеб.
Отношения были самые нормальные. Им было очень трудно, продовольствия в Берлине не осталось. И вот в вещмешке иной раз несешь сухой паек, угостишь их — они и рады!
За наших парней их девчата хотели замуж
— А немецкие женщины боялись наших солдат? Сейчас всякое пишут…
— Нет, все это ложь. Встречали нас хорошо. Никаких диверсий, терактов против нас не было. Их девчата с удовольствием знакомились с нашими русскими парнями, причем некоторые заявляли, что это серьезно, что хотят замуж за русского, иметь детей от русского. Готовы были и уехать, лишь бы быть с русским. Немкам очень нравились наши парни…
— А вообще, с какими чувствами вы вступали на немецкую территорию?
— Ненависть была очень сильная. После того, что они творили у нас. Помню, мы входили в первый немецкий город — Шнайдемюль. Местные жители из него все ушли в леса. Прямо на дороге наши растянули полотно с надписью: «Вот она — проклятая Германия». В ужасном состоянии мы входили в этот город…
Надо сказать, советское правительство своевременно начало вести работу среди военнослужащих. Было знаменитое выступление Сталина о том, что «гитлеры» приходит и уходят, а немецкий народ остается, и поэтому отношение к нему должно быть другим. А ведь мы помнили статьи Ильи Эренбурга, которые мы на фронте всегда читали. Он писал: «Убей немца… Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком». Но потом, в апреле 1945-го, появилась в «Правде» статья Александрова — о том, что нельзя ко всем немцам так относиться, убивать всех подряд. Как сейчас помню большой подвал на странице: «Товарищ Эренбург упрощает». Эта статья явилась указанием для армейских партийных и комсомольских организаций: нужно перестраивать свою политику.
На Берлин!
О том, как русские шли на Берлин, сегодня вспоминают и в сербских семьях. Эти воспоминания чрезвычайно ценны — в них мы, как в зеркале, видим наших победителей: какими они были в Европе, какими запомнились местным жителям. Так, Радмила Томич- Чулибрк из Нового Сада (Сербия) сохранила семейные воспоминания о том, как русские «шли на Берлин».
Радмила родилась в 1943-м. Младенцем ей довелось вместе с родителями проехать в военной колонне русских войск, которые шли на Венгрию и далее — на Берлин. На русском грузовике, который шел из Белграда в Новый Сад, родители Радмилы с малышкой на руках смогли добраться до родного города, освобожденного от фашистов. Югославская столица была освобождена 20 октября 1944 года, Новый Сад — 23-го. Но война продолжалась. Впереди была кровавая битва на Батине (граница с Венгрией), где погибло огромное количество русских и сербов.
«Сегодня, накануне праздника Победы, я опять разговаривала с мамой, которой в этом году будет 90 лет, — сообщает Радмила. — У мамы ясная память, и она с удовольствием вспоминает о том, как русские «шли на Берлин». Произносит это особым тоном, в котором чувствуется восхищение этими людьми, их беззаветным героизмом. Она рассказывает, как советские воины гремели «катюшами», как русские девушки-солдаты стояли на танках, пока они проходили по городу, и раздавали конфеты. А на танки народ бросал цветы, махал, радовался. Люди обнимали советских воинов, старшие женщины целовали их, как своих дорогих сыновей, скандировали : «Живела Русия!»…
Мама вспоминает, как все они, сербские женщины, хотели быть причастными к этому движению «на Берлин». Тогда они вязали солдатам из шерсти теплые жилетки — свитера без рукавов. За одну ночь — один такой свитер, чтобы успеть отдать. Потому что утром русские, ночевавшие в их домах, просыпались и шли дальше — на север.
В Новом Саде и у нас ночевал русский офицер. Он вошел в дом и спросил: «Могу ли я здесь провести ночь?» Этот молодой человек спал в одной комнате, а в другой — моя бабушка, мама и я. Папа был на дежурстве в городе. Утром, когда мы встали, офицер уже ушел, чтобы не будить нас так рано! Ни о каком грубом поведении русских не может быть и речи.
Советские воины шли дальше, освобождая село за селом, город за городом. Вот такие воспоминания о них храним мы в нашей семье…»
Два свидетельства о той давней, но не забытой войне и Великой Победе двух разных людей – ветерана и родившейся в огне войны сербской девочки. Ветеран Великой Отечественной войны Аркадий Никитич Меренков вспоминал пережитое, сербка Радмила Томич-Чулибрк рассказы своих близких и родных. Но все эти воспоминания о том великом дне, который миллионы людей во всем мире встречали с радостью и со слезами на глазах, произнося лишь одно заветное слово – Победа!
My Webpage
За 200 немецких марок
Военная судьба ветерана Великой Отечественной, ныне черкасщанина Аркадия Никитича Меренкова, изначально была богата на «приключения».
Во время немецкой оккупации в своем родном городе Свердловске, что на Луганщине, юный Аркадий едва не погиб, так же как комсомольцы-краснодонцы. Прямо на улице его схватил полицай по фамилии Павлюченко — он знал отца мальчика, который до войны был завшахтой. Павлюченко был тогда его подчиненным — начальником участка. Теперь он узнал подростка, привел в управление, бил по лицу: «Что, в отца пошел, комсомолец?» Паренек додумался соврать: «Нет, меня из комсомола исключили, потому что курил и матерился». Сегодня Аркадий Никитич вспоминает: «Если б сказал, что комсомолец, — сразу бы расстреляли. А так тянули время. Повели под конвоем через весь город в жандармерию к немцам. А там — опять “знакомый”!»
Переводчиком у немца, который допрашивал паренька в жандармерии, служил «русский немец», до войны живший в Свердловске, учившийся в одном классе с сестрой Аркадия (Катя была на 2 года старше). Пока брата вели в жандармерию, Катя бежала за ним по улицам, а когда немец скомандовал вывести парня в подвал, бросилась к бывшему однокласснику. Тот посоветовал: «Немедленно достань где-нибудь 200 немецких марок, пока брата не отвели в подвал…» В тресте «Свердловскуголь» сестре удалось найти знакомого, который дал ей 200 марок для выкупа Аркадия. «Яковлев» — Аркадий Никитич до сих пор помнит фамилию этого человека.
Деньги сотворили чудо: немец взял их у переводчика, а мальчишку отпустил с сестрой домой. Фактически Катя спасла брату жизнь. «В подвал тогда отводили таких юных, 16-летних, как я, — говорит Аркадий Никитич. — Немцы понимали, что если придет Красная армия, мы — потенциальные солдаты. Тем более совсем рядом, в Краснодоне, действовала подпольная организация. Ночью к подвалу подъезжала крытая машина, ребят вывозили, расстреливали около вентиляционных шахт и сбрасывали в шурфы. Там же были расстреляны все молодгвардейцы. Я учился с некоторыми из них — сестрами Павленко, Николаем Рубаном. Позже Фадеев все это описал…»
Словно оправдывая опасения фашистов, юный Аркадий в шестнадцать с половиной ушел на фронт. Был связистом (обеспечивал правительственную связь), рядовым солдатом и комсоргом батальона. Освобождал Польшу, с победой вступил в Берлин, встретился с союзниками на Эльбе. Мальчишка из Луганского городка — победитель фашизма...
И на рейхстаге написал…
«К 16 апреля 1945 года, когда я оказался на подступах к Берлину, провоевал уже 800 дней, — рассказывает Аркадий Никитич. — За все это время не приходилось слышать такого страшного гула, который мы устроили во время операции на Одере. После орудий были включены сотни мощнейших прожекторов ПВО. Когда эти прожектора ударили в сторону немцев, ни один пулемет, ни одно орудие с их стороны не выстрелило по нашим переправляющимся войскам. Немцы были ослеплены и морально убиты. И только когда мы уже начали продвигаться вглубь, от переправы — до Берлина (нам оставалось 64 км), только после этого немецкие войска стали оказывать сопротивление. И представьте себе: наш родной город, Черкассы, — сопротивлялся немцам 17 дней. А огромный Берлин, территория которого с севера на юг составляла 36 км, а с востока на запад 45 км, — этот Берлин смог оказывать сопротивление нашим войскам 15 дней…»
Известно, что за 16 дней наступления на Берлин Красная армия разгромила около сотни вражеских дивизий, которые не сдавались в плен, а пытались отчаянно сопротивляться.
Историки сообщают о тяжелых потерях советских войск, пытавшихся пробить оборону на подступах к Берлину. Среднесуточные потери (15712 человек) были выше, чем во время Сталинградской или Курской битв.
— Мы давали связь к Рейхстагу: от Фридрихштрассе к Дому Гиммлера, — рассказывает Аркадий Никитич. — А Дом Гиммлера был напротив Рейхстага, и там располагался НП (наблюдательный пункт – автор) Третьей ударной армии. Командующему генерал-полковнику Кузнецову мы и обеспечивали правительственную связь со Ставкой верховного главнокомандования. 21 апреля командующий армией доложил непосредственно Сталину: «Третья ударная армия вышла на окраину Берлина!» Сталин поздравил по телефону, я дежурил тогда на станции ВЧ…
— Сегодня трудно представить, как можно было обеспечить хорошую связь в то время. На такое расстояние, да еще и в условиях войны!
— Хорошо было слышно! Как будто собеседник в соседней комнате находится. Дело в том, что связь высокой частоты была, кроме всего, закрыта специальной аппаратурой — называлась она «синичка». Звуки искажались: прослушать ее со стороны нельзя было никак, даже подсоединившись к проводам. Все слова для стороннего слушателя перековеркивались. А прокладывали мы эту связь совместно с армейскими связистами — кто первый увидит повреждения, тот и начинает восстанавливать — столбы, провода… До Фридрихштрассе они шли вдоль железных дорог, через Польшу проложили их наши войска. Мой 260-й батальон, в котором я был комсоргом, войну окончил с таким наименованием: «260-й ордена Красной Звезды отдельный батальон войск правительственной связи 11-й отдельной Варшавской Краснознаменной и ордена Александра Невского бригады правительственной связи».
Утром 1 мая было объявлено, что Рейхстаг взят, и Знамя Победы водружено над ним. Спустя шесть дней Германия капитулирует. А 2 мая советские солдаты салютовали в честь Победы: все патроны, имеющиеся в наличии, выстрелили вверх: война окончена. Обнимались, целовали друг друга. «Я расписался на рейхстаге, — вспоминает Аркадий Никитич. — Написал на колонне, внутри здания: «Я из Донбасса. Аркадий Меренков». Надписей тогда было очень много, каждый хотел оставить пару слов — подсаживали друг друга, потому что внизу уже все было заполнено словами. А буквы мы чертили выгоревшими головешками, угольками, которые находили тут же — во время боев в рейхстаге внутри все сгорело...»
Дружба дружбой, а табачок — врозь
Еще раз Победу Аркадий Никитич отмечал 12-13 мая на Эльбе, где в районе Тангермюнде наши войска встретились с англичанами. Союзники обнялись, британцы вручили каждому советскому солдату заготовленные подарки: сигареты и шоколад. А наши в ответ угощали их спиртом. Однако английские подарки и угощения были только в первый день встречи. На второй — табачок врозь. Что немало изумляло наших.
— У нас, у русских, как принято? Если ты хочешь закурить, открываешь пачку: «Хлопцы, кто хочет?» И сразу все подходят и берут. А у англичан не так. Если он хочет закурить, он достает 50 пфеннигов и платит тебе за сигарету. И мы другой раз едем в машине в Берлин, я угощаю англичанина, а он мне деньги сует. Я говорю: зачем, с какой стати? Никогда не брал у них…
— А они брали?
— Обычно, да. Но они особо и не угощали: достал, закурил сам, и все — закрывает портсигар. Немцы тоже такие же, гражданские. Едем мы в поезде, так весь вагон сбегается на самую обычную махорку: «Машорка, машорка!» Бегут, потому что знают — русские обязательно угостят. А друг другу, между собой — платят…
— А какие же отношения у наших солдат были с гражданским населением?
— Очень хорошие. Причем даже в первые дни. Вот мы в Берлин вступили, солдатам надо есть. Следом за нами идут батальонные кухни, громадные полковые. Поменьше — ротные. Готовят пищу, а немцы уже со своими мисками приходят, становятся в очереди к поварам, знают, что они им обязательно положат в посудину кашу, дадут хлеб.
Отношения были самые нормальные. Им было очень трудно, продовольствия в Берлине не осталось. И вот в вещмешке иной раз несешь сухой паек, угостишь их — они и рады!
За наших парней их девчата хотели замуж
— А немецкие женщины боялись наших солдат? Сейчас всякое пишут…
— Нет, все это ложь. Встречали нас хорошо. Никаких диверсий, терактов против нас не было. Их девчата с удовольствием знакомились с нашими русскими парнями, причем некоторые заявляли, что это серьезно, что хотят замуж за русского, иметь детей от русского. Готовы были и уехать, лишь бы быть с русским. Немкам очень нравились наши парни…
— А вообще, с какими чувствами вы вступали на немецкую территорию?
— Ненависть была очень сильная. После того, что они творили у нас. Помню, мы входили в первый немецкий город — Шнайдемюль. Местные жители из него все ушли в леса. Прямо на дороге наши растянули полотно с надписью: «Вот она — проклятая Германия». В ужасном состоянии мы входили в этот город…
Надо сказать, советское правительство своевременно начало вести работу среди военнослужащих. Было знаменитое выступление Сталина о том, что «гитлеры» приходит и уходят, а немецкий народ остается, и поэтому отношение к нему должно быть другим. А ведь мы помнили статьи Ильи Эренбурга, которые мы на фронте всегда читали. Он писал: «Убей немца… Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком». Но потом, в апреле 1945-го, появилась в «Правде» статья Александрова — о том, что нельзя ко всем немцам так относиться, убивать всех подряд. Как сейчас помню большой подвал на странице: «Товарищ Эренбург упрощает». Эта статья явилась указанием для армейских партийных и комсомольских организаций: нужно перестраивать свою политику.
На Берлин!
О том, как русские шли на Берлин, сегодня вспоминают и в сербских семьях. Эти воспоминания чрезвычайно ценны — в них мы, как в зеркале, видим наших победителей: какими они были в Европе, какими запомнились местным жителям. Так, Радмила Томич- Чулибрк из Нового Сада (Сербия) сохранила семейные воспоминания о том, как русские «шли на Берлин».
Радмила родилась в 1943-м. Младенцем ей довелось вместе с родителями проехать в военной колонне русских войск, которые шли на Венгрию и далее — на Берлин. На русском грузовике, который шел из Белграда в Новый Сад, родители Радмилы с малышкой на руках смогли добраться до родного города, освобожденного от фашистов. Югославская столица была освобождена 20 октября 1944 года, Новый Сад — 23-го. Но война продолжалась. Впереди была кровавая битва на Батине (граница с Венгрией), где погибло огромное количество русских и сербов.
«Сегодня, накануне праздника Победы, я опять разговаривала с мамой, которой в этом году будет 90 лет, — сообщает Радмила. — У мамы ясная память, и она с удовольствием вспоминает о том, как русские «шли на Берлин». Произносит это особым тоном, в котором чувствуется восхищение этими людьми, их беззаветным героизмом. Она рассказывает, как советские воины гремели «катюшами», как русские девушки-солдаты стояли на танках, пока они проходили по городу, и раздавали конфеты. А на танки народ бросал цветы, махал, радовался. Люди обнимали советских воинов, старшие женщины целовали их, как своих дорогих сыновей, скандировали : «Живела Русия!»…
Мама вспоминает, как все они, сербские женщины, хотели быть причастными к этому движению «на Берлин». Тогда они вязали солдатам из шерсти теплые жилетки — свитера без рукавов. За одну ночь — один такой свитер, чтобы успеть отдать. Потому что утром русские, ночевавшие в их домах, просыпались и шли дальше — на север.
В Новом Саде и у нас ночевал русский офицер. Он вошел в дом и спросил: «Могу ли я здесь провести ночь?» Этот молодой человек спал в одной комнате, а в другой — моя бабушка, мама и я. Папа был на дежурстве в городе. Утром, когда мы встали, офицер уже ушел, чтобы не будить нас так рано! Ни о каком грубом поведении русских не может быть и речи.
Советские воины шли дальше, освобождая село за селом, город за городом. Вот такие воспоминания о них храним мы в нашей семье…»
Два свидетельства о той давней, но не забытой войне и Великой Победе двух разных людей – ветерана и родившейся в огне войны сербской девочки. Ветеран Великой Отечественной войны Аркадий Никитич Меренков вспоминал пережитое, сербка Радмила Томич-Чулибрк рассказы своих близких и родных. Но все эти воспоминания о том великом дне, который миллионы людей во всем мире встречали с радостью и со слезами на глазах, произнося лишь одно заветное слово – Победа!
My Webpage